Неточные совпадения
В комнате было очень светло,
в переднем углу, на столе, горели серебряные канделябры по пяти свеч, между ними стояла любимая икона деда «Не рыдай мене, мати», сверкал и таял
в огнях жемчуг
ризы, лучисто горели малиновые альмандины на золоте венцов.
В темных стеклах окон с улицы молча прижались блинами мутные круглые рожи, прилипли расплющенные носы, всё вокруг куда-то плыло, а зеленая старуха щупала холодными пальцами за ухом у меня, говоря...
Было раннее октябрьское утро, серое, холодное,
темное. У приговоренных от ужаса лица желтые и шевелятся волосы на голове. Чиновник читает приговор, дрожит от волнения и заикается оттого, что плохо видит. Священник
в черной
ризе дает всем девяти поцеловать крест и шепчет, обращаясь к начальнику округа...
В часовне было почти темно. Осенний свет скупо проникал сквозь узенькое, как бы тюремное окошко, загороженное решеткой. Два-три образа без
риз,
темные и безликие. висели на стенах. Несколько простых дощатых гробов стояли прямо на полу, на деревянных переносных дрогах. Один посредине был пуст, и открытая крышка лежала рядом.
— Видите: все, что
темное, — это сон жизни, или теперешнее наше существование, а все свободное течение — это настоящее бытие, без кожаной
ризы,
в которой мы здесь спеленуты.
Красный угол был выбелен; тут помещались образа, остальные части стен, составлявшие продолжение угла, оставались только вымазанными глиной; медные
ризы икон, вычищенные мелом к светлому празднику, сверкали, как золото; подле них виднелся возобновленный пучок вербы, засохнувшая просфора, святая вода
в муравленом кувшинчике, красные яйца и несколько священных книг
в темных кожаных переплетах с медными застежками — те самые, по которым Ваня учился когда-то грамоте.
К часу ночи на дворе поднялся упорный осенний ветер с мелким дождем. Липа под окном раскачивалась широко и шумно, а горевший на улице фонарь бросал сквозь ее ветви слабый, причудливый свет, который узорчатыми пятнами ходил взад и вперед по потолку. Лампадка перед образом теплилась розовым, кротко мерцающим сиянием, и каждый раз, когда длинный язычок огня с легким треском вспыхивал сильнее, то из угла вырисовывалось
в золоченой
ризе темное лицо спасителя и его благословляющая рука.
Затем, когда у настоящего злотаря
риза будет готова, ее привезут к нам за реку, а Яков Яковлевич поедет опять
в монастырь и скажет, что хочет архиерейское праздничное служение видеть, и войдет
в алтарь, и станет
в шинели
в темном алтаре у жертвенника, где наша икона на окне бережется, и скрадет ее под полу, и, отдав человеку шинель, якобы от жары, велит ее вынесть.
Покои
темные кругом
Уставил златом и сребром;
Икону
в ризе дорогой
В алмазах,
в жемчуге, с резьбой
Повесил
в каждом он углу,
И запестрелись на полу
Узоры шелковых ковров.
В церкви трезвонили. С паперти медленно спускалась густая толпа, которой, казалось, и конца не было. Из толпы высились ветхие хоругви и
темный крест, предшествовавшие крестному ходу. Солнце весело играло на
ризах духовенства, а образ божьей матери испускал от себя ослепительные лучи…
У могилы ожидал уже церковный причет и священник
в старенькой черной
ризе. Убитых свалили
в яму и начали петь панихиду. Восковые свечи то и дело задувало ветром, зато три-четыре фонаря освещали своим тусклым колеблющимся светом
темные облики людей, окружавших могилу и там, внутри ее, кучу чего-то безобразного, серого, кровавого.
Всенощная произвела на меня глубокое впечатление:
темные, траурные
ризы священнослужителей, тихо мерцающие свечи и протяжно-заунывное великопостное пение — все это не могло не запечатлеться
в чуткой, болезненно-восприимчивой душе.
Гаснут восковые свечи перед образами, сильнее пахнет воском,
в полумраке красными огоньками мигают лампадки, народ начинает выходить из церкви. На клиросе высокий седой и кудрявый дьячок, по прозванию Иван Великий, неразборчивым басом бормочет молитвы. Выходит батюшка, уже не
в блестящей
ризе, а
в темной рясе, только с епитрахилью, становится перед царскими вратами. И бурно-весело, опьяненный радостью, хор гремит...